Впервые опубликовано на сайте rubicon.kz 25 марта 2016
Нора Бекмаханова: Путь к внутренней тайне.

Еще пророки в древние времена замечали, что все желают только хорошего и не делают этого, при этом никто не хочет плохого и делает это. Таков результат нарушения людьми этики, которая представляет собой индивидуальные нормы мышления и поведения человека, определяемые как общечеловеческими требованиями, так и уровнем развития конкретного человека. Этика требует от любого человека постоянного совершенствования своего сознания в определении критериев выбора жизненного пути и в умении различать добро и зло, прежде всего, по сути, а потом уже по форме.

Сегодня очень своевременно звучат слова философа Н. Бердяева: «…нужно постигать весь исторический процесс не как чужое мне, не как такой процесс, против которого я восстаю, не как навязанное мне, не как давящее меня, порабощающее меня, против которого я восстаю и в своей деятельности, и в своем познании, – так можно идти только к зияющей пустоте и зияющей бездне, которая разверзается в истории и в самом человеке. Обратный же путь, по которому нужно идти и на котором можно построить истинную философию истории, есть путь глубокого тождества между моей исторической судьбой и судьбой человечества, так глубоко родной мне. В судьбе человечества я должен опознать мою родную судьбу и в моей судьбе я должен опознать историческую судьбу. Только таким путем можно приобщиться к внутренней тайне «исторического», открыть величайшие духовные судьбы человечества. …Только таким путем можно раскрыть в себе самом не пустоту своей уединенности, в противоположении себя всему богатству мировой исторической жизни, а опознать все богатства и ценности в себе самом, соединить свою внутреннюю индивидуальную судьбу с всемирной исторической судьбой. Поэтому настоящий путь философии истории есть путь к установлению тождества между человеком и историей, между судьбой человека и метафизикой истории».

Накануне крупных исторических потрясений ощутимо меняется психологическая атмосфера исторической эпохи. Это похоже на то, как перед грозой накапливается в грузовых тучах атмосферное электричество. Первыми, кто начинает это чувствовать и пытаться это определить и разобраться в нем – это не только ученые, но и писатели.

Вот, что говорили и писали перед первой мировой войной «властители дум» философы и писатели, такие как В. Соловьев, Ф. Достоевский, Л. Толстой, Л. Андреев, Н. Бердяев, А. Арунбашев. В. Соловьев: «В глубине нашего существа, в самой основе нашей души, иногда для нас вполне несознаваемой, таится и скрыто действует сила темная, безумная и злая… Это есть та самая сила, которая отделяет нас от всего и ото всех, замыкает нас в самих себе, делает нас непроницаемыми и непрозрачными; она есть сила бессмысленная и начало всякого безумия, ибо отделяя нас от всего, она разрывает для нас всякую связь с миром Божиим, лишает нас общения со всем и закрывает от нас то наше истинное отношение ко всему, которое составляет разумный смысл нашей жизни. Отделенные от этого смысла, вырванные из общего мира Божия, повинуясь этой темной силе, мы воображаем для себя свой собственный особый мир, и, принимая это воображение за действительность, впадаем в безумие. Но темная и бессмысленная сила, делающая нас безумными, делает нас и злыми, ибо отделяя себя ото всего, мы противопоставляем себя всему, а противопоставляя себя всему, мы отрицаем все во имя себя и стремимся все подчинить себе и подавить, а сопротивляющееся – сломить и уничтожить».

В конце романа «Преступление и наказание», в его эпилог, где описывается жизнь Раскольникова в Сибири, Достоевский приводит сон Раскольникова, рисующий картину нравственных эпидемий, имеющих охватить человечество. Достоевский изображает как бы конец мира, спастись от грядущей нравственной язвы могут только немногие чистые и избранные… «Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве… Все должны были погибнуть, кроме некоторых весьма немногих избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тот час же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали эти зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем одном заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал руки…

Люди собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в поход, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросились друг на друга, кололись и резались…

Оставили самые обыкновенные ремесла; всякий предлагал свод мысли, свои поправки и не могли согласиться. Остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга… Начались пожары, начался голод. Все и вся погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек; это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю».

М. Ладыженский, писатель и публицист, летом 1913 года отдыхал в Анапе и в газете «Анапа – Курорт» прочел статью юноши «Что делать?». «Везде говорят и пишут об эпидемии самоубийств. Обсуждают это глубоко-печальное явление нашей жизни.

Негодуют, плачут, возмущаются. Прислушаемся же к тем, кто задыхается в душной атмосфере пороков и разврата, чья душа бьется в сетях окружающей лжи и падений.

Ложь, грязь, развитие всевозможных пороков и достижение личных эгоистичных целей – вот главные импульсы нашей горячечной городской жизни.

Большинство из нас, молодых людей, проводят безалаберно и бесцельно день за днем своей жизни, и вся она сводится к тому, чтобы днем трудиться для заработка возможно большего куска хлеба, а вечером прожигать где-либо остаток догорающего дня.

Грустно говорить об этом, но еще грустнее сознавать, что отрезвление последует неизвестно когда… Нет! Это немыслимо, чтобы мы сами, создавшие вокруг себя такую атмосферу, наконец не пробудились и не пожелали стряхнуть этот ужасный кошмар!

Душа стонет, плачет и, неудовлетворенная, век свой будет плакать! Скажите, что делать такому человеку? Ведь пользы обществу, которой так жаждет его душа, он не принесет. В нем слишком мало физической силы и энергии. Что делать?

Продолжать существование или… или… проститься навеки с этим светом, где так много пошлости, где судьба жестока, а люди требуют лишь личного счастья. Это болезненное «что делать» – как эхо надорванных струн звучит в наших городах.

И когда нет отклика, нет привета, эти струны замирают в прощальном похоронном аккорде. Да, надо освежить жизнь, надо найти утерянные идеалы, ибо нет сил жить в душной атмосфере! Без лучей! Без воздуха!

В начале ХХ века самоубийства стали болезнью этого времени. В Петербурге в 1912 году с населением 2 018 000 человек. Умерло за тот год 45 957 человек, покончили с собой 1207 человек.

Публицист Г. Ренников обращает внимание на цифры самоубийств, помещенных в «Вестнике Европы» за 1913 г. Там была собрана статистика самоубийств с 30-х годов XIX века, как в России, так и на Западе. С 1830 по 1913 год более двух миллионов европейцев покончили жизнь самоубийством. В последнее десятилетие перед Первой мировой войной в одной России погибло от нежелания жить более 360 000 человек, а в Европе немногим менее миллиона. Но на этом цифры не останавливаются, с каждым годом число самоубийц возрастает на четыре тысячи человек. Г. Ренников предлагает взять в руки карандаш, бумагу и будет нетрудно вычислить, что если это так пойдет дальше, то через определенный срок все европейцы откажутся жить и Европа обратится в гигантское кладбище самоубийц.

Итак, говорит в заключение публицист, мы видим здесь грозную параллель с древним Римом. Статистика показывает, что на десять самоубийств приходится одно убийство. Таким образом, европеец сейчас ненавидит себя в десять раз больше, чем своего ближнего, с которым дерется. И эта ненависть к себе увеличивается. Это время перед Первой мировой войной.

Невозможно предположить, что такое возрастание самоубийств лежало в самой природе людей. Нельзя так же признать, что и материальные условия жизни за время с 30-х годов XIX столетия у нас ухудшились настолько, чтобы способствовать подобному росту. Напротив, мы видим, что накопление богатств и благ жизни в Европе шло все это время быстро за счет других стран света, эксплуатируемых Европой. Возрастали и возрастали эти блага благодаря так же необыкновенно сильному усовершенствованию техники. Поэтому рост самоубийств представляется происходящим от других причин: он является в наших глазах как бы эпидемией наносной, пришедшей извне, подобно тому, как иной раз надвигается на человечество тиф или холера. Напал на человечество, слабое духом и религией, особый микроб зла, микроб уныния и отчаяния, и вот начала развиваться эта страшная зараза. Создается, по Ренникову Г., очень странное впечатление, что психологическая атмосфера Европы притянула к себе и Первую мировую войну, и грипп-испанку, от которой погибли миллионы людей.

Перед Первой мировой войной врачи-психиатры обратили внимание на особую форму психической ненормальности, называемой ими извращением морального чувства, при кажущейся сохранности других душевных способностей у человека оказывается пораженным по преимуществу это высшее чувство.

Начинается эта болезнь обыкновенно с того, что субъект проявляет чисто болезненный эгоизм, проявляет заботу исключительно о самом себе, относятся равнодушно к несчастью и горю близких и окружающих. Шопенгауэр характеризовал эту силу так: «эгоизм – безграничен, колоссален и перерастает мир».

Тот, кто идет по пути эгоизма, любой человек может при известных условиях вступить в сферу не только бездушного, но даже неблагожелательного отношения к окружающим; эгоистическое сердце этого субъекта, уязвляемое созерцанием чужого счастья, которое ему бросается в глаза – счастья, возбуждающего зависть, подходит, при своем дальнейшем преуспевании в недоброжелательства, к той границе, начиная с коей субъект уже чувствует прямое зложелательство, прямое враждебное отношение к людям.

Перейдя эту границу, субъект может подпасть под так называемую власть психоза, при коем делается уже более или менее заметным для других проявлений нравственной болезни. Так понимают эту болезнь психиатры.

Трактуя об эгоизме в высшей его стадии, выражающейся в злобной вражде к людям – Шопенгауэр заявляет, что первый корень, т. е. эгоизм болезненного характера, тогда как второй, т. е. зложелательство – характера более диавольского… Эта сильная и злобная воля, которую никакое удовлетворение не может успокоить и никакое наслаждение насытить, достигает только тогда своей ужасающей высоты, когда вид ид причинение чужих страданий является единственной утехой, которой она желает без всякой корыстной цели, только ради наслаждений чужими страданиями. В этом заключается кровожадность, бескорыстная злоба и жестокость, характеризующие «диаволов» в человеческом образе. Эгоизм достигает своей вершины в желании исполнить обвинительный приговор, чтобы видеть мучение всех. Ведь желал же чудовищный Калигула в древнем Риме одной головы для Мира, чтобы можно было ее отрубить.

Согласно с означенным воззрением Шопенгауэра мы предполагаем, что если человек, идущий по пути эгоизма, вступает в сферу злобной вражды к людям, то он этим в сущности входит в сферу действия «дьявольской» силы; это будет уже признаком, что пораженная эгоистическими страстями душа человека уже заражена энергией из «корня диавольского», в нее проникли «микробы зла».

Разница в нашем воззрении с воззрением Шопенгауэра здесь только та, что Шопенгауэр, делая свое психологическое построение, понимает слово «диавол», как метафору сверхчеловеческого зла, мы же понимаем это слово в смысле прямом, как термин, выражающий энергию реальную, конкретную, принадлежащей известной субстанции, которую мы, по аналогии с физическими болезнетворными микробами, и называем микробами злой силы.

Мы нарочно взяли такой яркий пример проявления болезни, именуемой ныне «извращением морального чувства», чтобы провести нагляднее нашу идею «о микробах зла».

Но, надо сказать, что подобных болезней, как извращение морального чувства, и их разновидностей существует великое множество, и из этих болезней наиболее пагубными для человека представляются те, которые возникают на почве гордости и сладострастия, ибо эти страсти возбуждают желания, вихрем несущиеся от удовлетворения к удовлетворению, желания, сметающие все препятствия и дающие благодарную почву для развития извращения морального чувства.

В свое время для меня были открытием слова святого Макария Великого. Он в определенной степени дал разгадку лабиринту человеческой жизни. Для святого человеческое сердце есть олицетворение и символ человеческой души. И то, чем полно сердце и душа человека, таков будет и лабиринт его жизни.

«В сознании ежеминутно проносится множество помыслов – одни из них добрые, другие подсказаны демонами или тем греховным началом, которое проникает все существо человека. Змей таится под самым умом в глубине помыслов, гнездится и умерщвляет тебя в так называемых тайниках и хранилищах души, потому что сердце есть бездна»,– добавляет святой Макарий.

Продолжение https://nora.kz/fenomen-very-chast-2/