Впервые опубликовано на сайте rubicon.kz 29 октября 2016 года.
Продолжение Часть 1.
Нора Бекмаханова: Средневековье среди нас …
Остановимся подробнее на истреблении рабов в гладиаторских боях – развлечение римлян, с которым по степени популярности мог сравниться только цирк. Во время игр, которые устроил Юлий Цезарь, количество гладиаторов увеличилось до 320 пар. Был построен постоянный амфитеатр. Гладиаторские бои были неотъемлемой частью политики «хлеба и зрелищ», которую император считал себя обязанным проводить для народа Рима. Август говорит о 10 000 гладиаторов, которые сражались в постоянном амфитеатре. Тысячи гладиаторов жили очень короткой жизнью. В Риме решение о том, оставить ли жизнь побежденному гладиатору, принимал император. Победителя щедро награждали, и он оставался в живых для того, чтобы вновь сражаться. Хотя обычные гладиаторские бои никогда не «приедались», императоры старались придумать новые разновидности бойни, чтобы развлечь свой народ. Например, крупномасштабные «морские сражения» устраивали Цезарь и Август. Самые дорогостоящие бои устроил Клавдий в 52 г. н. э. Хотя 19 000 бойцов и «были преступниками, они сражались, как храбрые люди, после того, как было пролито много крови, их пощадили», вероятно для того, чтобы завтра вновь отправить на арену для гладиаторских боев.
Нерона больше интересовали менее кровавые, греческие развлечения, тем не менее, в голову ему пришла мысль заставить знатных женщин драться друг с другом на арене, чтобы пощекотать пресыщенные нервы. Позже Домициан заставлял женщин драться с карликами. Риму был подарен Колизей, который вмещал 45 000 сидячих и 5000 стоячих мест. Торжественным открытием этой арены стали устроенные Титом представления, продолжавшиеся 100 дней. В 107 г. нашей эры Траян в честь своих побед в Дакии отправил на арену 10 000 гладиаторов. В общей сложности приблизительно 23 000 гладиаторов сражались в период между 106-м и 114 годами н. э. Для этого вполне подходили пленные даки, а Траян славился своим увлечением играми. Среди императоров увлечение такими увеселениями испытывал Коммод, который устраивал поединки инвалидов, которых сам же и добивал.
Философ Сенека оставил в истории свое впечатление от гладиаторских боев: «Я случайно зашел на дневное представление в надежде спокойно развлечься, увидеть нечто, вроде комедии, испытать некоторое облегчение, чтобы мои глаза могли отдохнуть от рек человеческой крови. Но нет – как бы не так. Все предыдущие бои были прямо-таки милосердными. Долой эти пустяки: теперь идет настоящая, примитивная, кровавая бойня! У гладиаторов нет ничего, что могло бы их защитить; их тела абсолютно открыты для каждого удара; каждый удар находит свою цель. Многие люди предпочитают это всем гладиаторским состязаниям, будь они частью программы или проводятся по особой просьбе. Это действительно так. Шлем или щит не защитят от меча. Что толку в вооружении? Что толку в искусстве владения холодным оружием? Все это лишь ненадолго оттягивает смерть. Утром люди дерутся со львами и медведями, днем – со зрителями. Зрители натравливают нынешних безжалостных убийц на тех, кто станет палачами в будущем; победителю сохраняют жизнь для очередной кровавой схватки. Смерть – единственный выход для гладиаторов. «Но этот, тот или другой человек совершил ограбление на большой дороге!» Ну и что? «И убийство». Если убийца, он заслуживает то, что получает.
«Но в чем состоит ваше преступление, несчастные,– спрашивает философ,– за что вы осуждены смотреть на все это? «Убей! Бей! Жги! Почему он отступает от холодной стали? Почему он боится убить? Зачем так бояться умирать?» Недовольство зрителей гонит его навстречу мечу. «Пусть дерутся друг с другом нагишом – вгрызайтесь в голую грудь!» Антракт в представлении. «Перережь горло нескольким людям, чтобы развлечь зрителей во время перерыва! Что вы, люди, разве не видите, что плохой пример отражается на тех, кто его подает?»
Гладиаторские бои не прекращались до начала V века н. э. (к этому времени Римская империя уже в течение 100 лет официально была христианским государством)».
Схватки между дикими животными так же были чрезвычайно популярны. Однажды во время правления Тита 5000 животных было убито в течение одного дня. Сенека испытывал к подобного рода развлечениям не меньшее отвращение, чем к бою гладиаторов, и с такой же ненавистью отзывался еще об одном ужасном обычае римлян, появившемся во II веке до н. э. и запрещенном Константином лишь в 326 г. н. э. – убийстве людей в амфитеатре не только вооруженными гладиаторами, но и дикими животными. Именно от этого обычая ведет свое происхождение современный бой быков. Август придал зрелищности этому виду казни и развлечения, возведя на форуме позорный столб, который падал и опускал жертву в клетку с дикими животными. Во время правления Калигулы, в котором воплотился свойственный исконным римлянам садизм, выражавшийся в исключительно жестоких поступках; вид людей, которых разрывали на куски звери, казалось, доставлял ему огромное наслаждение.
Некоторые из тех, кому была уготована такая участь, были невооруженными, приговоренными к смерти преступниками. Но намного больше было тех, кто был христианами, которых Нерон безжалостно убивал, как «козлов отпущения», обвиняя их в поджоге Рима, в котором подозревали его самого. Христиан предавали мученической смерти и другие правители в Лионе, Карфагене и многих иных местах.
Человеческие жертвоприношения принимали так же драматические формы. В Колизее ставились театральные представления, убийства в которых были не фиктивными, а настоящими. При Домициане публика могла увидеть пьесы, в которых преступник совал свою правую руку в огонь, а другого заключенного распинали. Такие спектакли в амфитеатре превзошли по популярности игры в цирке и привели к тому, что люди перестали посещать театры, которые вышли из употребления спустя полвека после смерти Коммода.
В этот период писатель Тертуллиан видел представление «Смерть Геркулеса», в ходе которого актер, игравший героя, был на самом деле сожжен. С каким-то мрачным удовольствием Тертуллиан красноречиво пишет о величайшем из спектаклей, который должен был состояться – «День Страшного Суда», в котором все римские императоры, чиновники, ученые, устроители зрелищ – даже те, чей род занятий был в меньшей мере фатален – подвергнуться всеобъемлющему великому истреблению – гораздо большему по масштабам, чем те убийства, которые они сами совершали. «Каким грандиозным будет спектакль в этот день, с каким размахом он будет поставлен. Такое зрелище вызовет у меня восхищение, смех, радость и ликование, когда я увижу… как магистраты, которые преследовали имя Иисуса, плавятся в пламени более неукротимом и неистовом, чем то, в котором они яростно сжигали христиан».
Ответ на вопрос о том, что же оставила римская цивилизация в качестве наследия в современной западной структуре внутреннего мира человека, я нашла у двух выдающихся психологов XX века – Карла Юнга и Вильгельма Райха.
К. Юнг рассказал в своих воспоминаниях о встрече с не европейцем, вождем племени Тао, индейского племени пуэблос, по имени Охвия Бияно. «Смотри, говорил Охвия Бияно, какими жестокими кажутся белые люди. У них тонкие губы, острые носы, их лица в глубоких морщинах, а глаза все время чего-то ищут. Чего они ищут? Белые всегда чего-то хотят, они всегда беспокойны и нетерпеливы. Мы не знаем, чего они хотят. Мы не понимаем их. Нам кажется, что они сумасшедшие. Я спросил его, почему он считает всех белых сумасшедшими? «Они думают головой»,– ответил вождь. «Ну, разумеется. А чем же ты думаешь?»,– удивился я. «Наши мысли рождаются здесь»,– сказал Охвия, указывая на сердце.
Я был ошеломлен услышанным. Первый раз в жизни мне нарисовали истинный портрет белого человека; у меня было чувство, будто до этого я не видел ничего, кроме размалеванных сентиментальных картинок.
Этот индеец отыскал наше самое уязвимое место, увидел нечто такое, чего не видим мы. У меня возникло ощущение, будто то, чего я не замечал в себе раньше, нечто, лишенное очертаний, поднимается во мне. И из этого тумана один за другим выплывают образы. Сначала возникли римские легионеры, разрушающие галльские города. Цезарь с его резкими, словно высеченными из камня, чертами. Сципион. Африканский и, наконец, Помпей. Я увидел римского орла над Северным морем и на берегах Белого Нила. Я увидел Блаженного Августина, принесшего на остриях римских пик христианское «кредо» бриттам, и Карла Великого с его пресловутым крещением язычников. Я видел банды крестоносцев, грабящих и убивающих. Со всей беспощадностью передо мной обнажилась пустота романтической традиции с ее поэзией крестовых походов.
Затем перед глазами появились Колумб, Кортес и прочие конкистадоры, огнем и мечом, и пытками проложившие путь христианству, достигшему даже этих отдаленных деревень, мечтательных и мирных, почитающих солнце своим отцом. Я увидел, наконец, жителей Новой Зеландии, куда европейцы доставили морем «огненную воду», скарлатину и сифилис.
Этого было достаточно. Все, что у нас зовется колонизацией, миссионерством, распространением цивилизации и пр., имеет и другой облик – облик хищной птицы, которая с жестокостью и упорством находит добычу подальше от своего гнезда, что отроду свойственно пиратам и бандитам. Все эти орлы и прочие хищники, которые украшают наши гербы, дают психологически верное представление о нашей истинной природе».
Карл Густав Юнг в своих исследованиях большое внимание уделял глубинным процессам мировой цивилизации. То же самое можно сказать и о Вильгельме Райхе. Оба ученых застали в первой трети ХХ века зарождение фашизма, и каждый из них по-своему предупреждал современников. Юнг считал, что забвение или искажение Западом основополагающих принципов человеческого существования ведет к искажению и обману заложенных в душе каждого человека «архетипов коллективного бессознательного» или моделей поведения человека, накопленных со времен происхождения человека, т. е. тех древнейших представлений о мире, которые свойственны всем людям. Расплатой и наказанием за подобное пренебрежение становится, в том числе, шизофрения, вызванная аффектами, которые неизбежно подстерегают человека в обществе с потерянными моральными ориентирами.
Вспомним, как в древнем Риме, так и в современном обществе построено на жестких аффектах, которые, как удары кнута, бьют по нервной системе. «В то время, как в области нормы и неврозов острый аффект проходит сравнительно быстро, а хронический не слишком сильно расстраивает общую ориентацию сознания и дееспособность, шизофренический комплекс оказывается во много раз сильнее. Его фиксированные проявления, автономия и деструктивность овладевают сознанием вплоть до отчуждения и разрушения личности». Юнг вел многолетнюю практику в психиатрической клинике. «Сегодня, как никогда прежде, становится очевидным, что опасность, всем нам угрожающая, исходит не от природы, а от человека, она коренится в психологии личности и психологии массы».
В мире, по мнению К. Юнга, лишенном духовности, люди преследуют призрачные, обманчивые цели, достижение которых не может дать чувства душевной гармонии – более того, этот бег за монстрами-обманщиками разрушает психику. Сегодня, чтобы стать кратковременным первым обладателем очередной технической игрушки, выброшенной на рынок, люди со свихнувшейся психикой продают свои органы. «Мне часто приходилось видеть, как люди становились невротиками от того, что довольствовались неполными или неправильными ответами на те вопросы, которые ставила им жизнь. Многие искали успеха, положения, удачного брака, славы, а оставались несчастными и мучились от неврозов, даже достигнув всего, к чему они так стремились. Жизнь теряла для них всякий смысл».
В результате, по мнению психолога, происходит то, что можно назвать «демонизацией мира». На смену свергнутым светлым божествам приходят черные кумиры и демоны. Один из них – культ сексуальности, отвергающий любовь, как высшее человеческое чувство, и обращенный к животным инстинктам человеческой натуры. Этот культ привлекателен, но, по словам Юнга, «и этот кумир оказался не менее капризным, придирчивым и безнравственным», по существу превращая человека в двуногое животное.
Другой демон современности – массовая культура. Она, собственно, и занимается пропагандой того образа жизни, который соответствует понятиям потребительской цивилизации. Ученый сравнивает эпоху массовой культуры с периодом установления господства Римской империи, когда «воплощенная в божественном Цезаре (императоре) власть Рима, сметавшая все на своем пути, лишала отдельных людей и целые народы на привычный образ жизни, на духовную независимость, на само право на жизнь. Как тогда, так и сейчас следствием подобного духовного нивелирования и опустошения являются надежды «на новое пришествие, бесконечное ожидание мессии».
Еще один черный кумир нашего времени, отмечал психолог, – «абсурдные политические течения и социальные идеи, отличительным признаком которых является духовная пустота».
Таким образом, «демонизация мира» неизбежно заканчивается для тех, кто поддался ей, душевным недугом, вызванным внедрением «демонических» элементов в психическое сознание.
Но не лучше обстоит дело и с теми, кто пытается не попасть под влияние демонов современности, но не может найти надежной опоры для противостояния с ними.
К. Юнг в период зарождения фашизма в Германии предупреждал о том, что тот, кто лишился исторических и, можно добавить, духовных символов, оказывается сегодня в тяжелом положении. Перед ним зияет ничто, пропасть, от которой он в страхе отворачивается. Человеческие объяснения отказываются служить, так как переживания возникают по поводу столь бурных жизненных ситуаций, что к ним не подходят никакие истолкования. Это момент крушения, момент погружения к последним глубинам… Здесь не до искусного выбора подходящих средств; происходит вынужденный отказ от собственных усилий, природное принуждение. Не морально принаряженное подчинение и смирение по своей воле, а полное, недвусмысленное поражение, сопровождаемое страхом и деморализацией.
История Мишеля Фуко, одного из примечательных мыслителей ХХ века, служит подтверждением слов К. Юнга. Фуко приходил к выводам З. Фрейда о том, что безумие – это расплата за прогресс, устанавливающий определенные рамки для подсознательных процессов человеческой психики. В итоге, в ней появляются отклонения, которые символично отражают состояние современного. В личности этого философа поражает связь между его творчеством и его собственной биографией. Он говорил: «Нет ни одной культуры в мире, где было бы все позволено. Давно и хорошо известно, что человек начинается не со свободы, но с предела, с линии непреодолимого. Именно из-за этого безумия явилось не как уловка скрытого значения, но как восхитительное хранилище смысла».
Получается, по теории М. Фуко, что, чем дальше развивается цивилизация, тем больше безумных она порождает. Естественно, следствием этого является ее дегенерация, и исследователь в своих работах приводит многочисленные свидетельства нарастающего безумия современного мира, говорит о том, что не случайно растет число преступлений, совершенных ненормальными, и параллельно ускоренными темпами развивается судебная психиатрия, ставшая чуть ли не главной в наши времена. Философ относится к этому, как к трагическому, но закономерному исходу, он отмечает одну важную черту человеческого сознания, что оно является видимым, потому что оно может перемежаться, исчезать, отклоняться от своего течения, быть парализованным; общества живут, так как в них одни – чахнущие больные, а другие – здоровы; раса есть живое, но дегенерирующее существо, как, впрочем, и цивилизации, ибо можно было констатировать, сколько раз они умирали. М. Фуко приходит к выводу о том, что состояние общества зависит от уровня его сознания. Он предупредил и о возможности манипуляций человеческим миропониманием.
Философ старался выделить основные типы сумасшествия, показывал, как они воспринимались в общественном сознании и науке.
Его путешествие в историю безумия потрясает жуткими сценами преступлений, совершенных ненормальными. Но психолог справедливо замечает, что в былые времена эти страшные злодеяния вызывали в обществе ощущение чего-то запредельного, невиданного по своей жестокости. Когда общество, по мнению М. Фуко, переходит через линию непреодолимого, оно начинает разрушаться. Вспомним, что на арены римских цирков на растерзание диких зверей бросали целые семьи, в том числе и детей. Существует в человеческой психике некий предел, после которого человека можно назвать кровожадным зверем, который будет уничтожать себе подобных. Когда на фотографиях войск НАТО молодая девушка в военной форме фотографирует себя на груде обнаженных живых мужских тел – это уже по ту сторону предела. Она уже не годится ни в жены, ни в матери, так как понятно, каких детей родит и воспитает «эта» жена и будущая мать.
М. Фуко примером своей жизни подтвердил этот фактор. Следуя логике З. Фрейда, которую продолжал философ, он утверждал, что огромную роль в развитии сумасшествия играют сексуальные факторы. Он призывал к снятию всяких ограничений в этой области и был одним из апологетов «сексуальной революции» на Запад. Он на своей жизни поставил собственный эксперимент, подтвердив теорию практикой. М. Фуко вел довольно свободный образ жизни, увлекался гомосексуализмом и садомазохизмом. В итоге стал жертвой «монстра сексуальности», и умер от СПИДа в 1984 году.